Песня "Севастополь мой город родной", написанная Александром Новичковым, моим другом, коренным севастопольцем, музыкантом.
Вот ссылка на песню в авторском исполнении: http://www.youtube.com/watch?v=tWbwv7rLiS4
В 1968 году я была в Артеке. Мы разучивали песню о пяти моряках – героях, защитниках Севастополя. Помню фамилию только одного из них – Одинцов, имён, к сожалению, не помню. А из песни помню только 2 куплета и припев. Может быть, кто – то знает, дополнит текст (или поправит) и имена героев, которым она посвящена.
Осадная мгла над Землёю.
Орудия глухо ревут.
Сквозь дым, громыхая бронёю,
Фашистские танки ползут.
Лежат наготове гранаты.
Не дрогнем в неравном бою.
Нас пятеро только, ребята,
Но помним мы клятву свою.
Припев:
Севастополь! Пока сердце бьётся
И сжимает рука автомат,
Севастополь, моряк не сдаётся!
Мы клянёмся: ни шагу назад!
Всё ближе и ближе раскаты,
Всё яростней огненный стяг.
И старший, нахмурясь, гранаты
За пояс к себе привязал.
За Мною, друзья краснофлотцы!
За счастье Отчизны своей!
Пусть вражья броня разобьётся
О мужество русских людей!
Я тоже был в Артеке, только в 1971 году. Масса самых наилучших воспоминаний... Но песню, которую вы приводите, к сожалению, не знаю. Увы! На "Одноклассниках" есть группа - "Артек" - называется, или как-то похоже, попробуйте туда обратиться.
"Севастополь останется русским"
Александр Городницкий
Пахнет дымом от павших знамен,
Мало проку от битвы жестокой.
Сдан последний вчера бастион,
И вступают враги в Севастополь.
И израненный молвит солдат,
Спотыкаясь на каменном спуске:
- Этот город вернется назад -
Севастополь останется русским!
Над кормою приспущенный флаг,
В небе мессеров хищные стаи.
Вдаль уходит последний моряк,
Корабельную бухту оставив,
И твердит он, смотря на закат,
И на берег покинутый, узкий:
- Этот город вернется назад -
Севастополь останется русским!
Что сулит наступающий год?
Снова небо туманное мглисто.
Я ступаю в последний вельбот,
Покидающий Графскую пристань,
И шепчу я, прищурив глаза,
Не скрывая непрошеной грусти:
- Этот город вернется назад -
Севастополь останется русским!
Я после 17 марта пару куплетов дописал:
Херсонесский маяк, Фиолент...
Вот же он...
Вот сейчас...
Уже близко...
Снова, через две дюжины лет
Я ступаю на Графскую пристань.
И сквозь слёзы смотрю на ребят,
Что в глаза оборзевшим тритушкам
Здесь сказали - валите назад,
Этот город останется русским!
Этот город вернулся назад.
Севастополь останется русским!!!
Авторская песня о любимом городе на Приморском бульваре
P.S. следующие строки за живое задели:
"...Один лишь вопрос меня никогда не тревожит,
Севастополь - это на всё жизнь любовь,
Где буду не знаю, куда судьба забросит,
Но что бы не случилось,
Я вернусь к тебе вновь."
P.S.S. Спасибо ребятам, и вообще, что есть такие люди! _________________ С уважением, Александр.
ЛЕГЕНДА ЧЕРНОГО МОРЯ
Старый боцман Прохор Матвеевич Васюков считает себя коренным, природным севастопольцем и говорит об этом с гордостью. «Мой домишко на Корабельной стороне еще моего прадеда помнит! — говорит он. — Платан у меня растет во дворе — дедовской рукой посажен... В Севастополе с нашей васюковской фамилией трудно кому тягаться. Разве только вот Бирюковы да Варнашевы, а больше-то, пожалуй, таких фамилий и нет...»
Не один раз Прохору Матвеевичу приходилось покидать любимый свой город — уходил он из Севастополя на год, уходил и на два, ушел однажды на десять лет с лишним, но всегда и неизменно он возвращался, открывал знакомую калитку, и дедовский платан с приветственным,, ласковым шумом стелил ему под ноги зыбкий, живой коврик тени.
В двадцатом году, закончив с Михаилом Васильевичем Фрунзе славный крымский поход, опять вернулся старый боцман в свой дом и поселился прочно, с твердым намерением никогда уж больше, не покидать Севастополя. Судьба рассудила иначе: Севастополь занят немцами, а Прохор Матвеевич живет сейчас на кавказском берегу. Живет он здесь по временной прописке, хотя начальник милиции, уважая старика и желая избавить его от лишних хлопот и хождений, каждый раз при встрече предлагает ему прописаться на постоянно.
— Нет, — отвечает, Прохор Матвеевич,— спасибо на добром слове, но только здесь у вас я в гостях, а настоящий мой дом — в Севастополе.
Упрямый старик! Он до сих пор не все свои чемоданы и узлы разобрал — так и сидит на них, готовый в любой день двинуться в обратный путь, к дому.
Однажды он сказал мне:
— Я как тот севастопольский камень; я на своем месте должен находиться. Ты об этом камне слыхал?
— Нет, не слыхал никогда, — признался я.
Старик помолчал, засопел, раздувая усы, потом с насмешливым и снисходительным пренебрежением заметил:
— Какой же ты есть черноморец? Об этом камне должен знать каждый. Может быть, он в руки тебе угодит — что ты с ним тогда будешь делать?
Так впервые узнал я от старого боцмана легенду о севастопольском камне — высокую и благородную легенду Черного моря. А потом я много раз слышал эту легенду от других моряков — и на кораблях, и на подводных лодках, и в блиндажах, и на батареях. Но самого камня, сколько я ни стремился, мне увидеть не удалось.
Рассказывают:
— ...Когда мы по приказу Верховного командования уходили из Севастополя, эвакуацию наших войск прикрывали части морской пехоты. Это были настоящие воины, самые лучшие, самые мужественные — это были герои. Они знали заранее, что им, последним, уже не уйти: сдерживая бешеный фашистский натиск, они дрались один против десяти, один против ста и не отдавали рубежей. Мы знаем, как выполнили они свой долг... Вечная слава героям!
Мы знаем и помним, как выполнили они свой долг!
Не следует думать, что все эти герои погибли. Часть прорвалась в горы, к партизанам, а некоторым даже удалось на плотах, на шлюпках и рыбачьих яликах добраться до кавказского берега.
Уже пятый день плыла одна такая шлюпка по Черному морю, держа курс к далекому Туапсе. В шлюпке было четверо — все моряки. Один из них умирал, трое угрюмо молчали. Верные закону морской дружбы и чести, они не бросили товарища, сраженного на севастопольской улице разрывом снаряда, они подняли раненого и увезли с собой в море: пусть не хвастаются фашисты, что моряк-севастополец попал к ним в плен. Трое моряков сделали для спасения товарища все, что могли, но у них не было ни медикаментов, ни даже пресной воды. Не было и ни одного сухаря — они питались медузами... Раненому с каждым днем, с каждым часом становилось все хуже, теперь вот он умирал.
Когда его подняли там, в Севастополе (это было близ
памятника «Погибшим кораблям»), то не заметили сначала, что в его руке зажат серый небольшой камень, отбитый снарядом от гранитного парапета набережной. Потом, уже в шлюпке, перевязывая товарища, моряки увидели камень и хотели бросить в море. Раненый хрипло сказал:
— Не трогайте. Севастопольский. В карман положите, во внутренний, чтобы на груди он был у меня...
Так до последнего часа он и не расставался со своим камнем. Он умирал трудно, мучительно: бредил, стонал и беспрерывно просил в забытьи воды. Самый молодой перегнулся через борт и поймал большую, прозрачно-бледную, с оранжевым пояском медузу. Он оторвал кусок скользкой плазмы — больше ничего не мог он предложить своему умирающему другу. А солнце палило, жгло, кругом на сотни миль был синий знойный простор, и слепяще блестела спокойная гладь морской соленой воды. И умер моряк. Перед смертью сознание на несколько минут прояснилось — он отдал друзьям севастопольский камень и сказал так:
— У меня думка была: приду в Севастополь обратно, своей рукой положу этот камень на место, крепко впаяю на цемент, и тогда отдохнет мое сердце. А до тех пор буду носить его на груди — пусть он жжет меня, и тревожит, и не дает мне покоя ни днем ни ночью, покуда опять не увижу над родной севастопольской бухтой наши советские вымпелы! Да нет, не судьба — смерть меня раньше настигла. Возьмите вы, друзья мои, черноморские товарищи, этот камень и храните свято. Мое вам последнее слово, мое завещание такое: «Он должен вернуться в Севастополь, этот камень, он должен быть положен на свое место, впаян на крепкий цемент и обязательно рукой моряка. А теперь — прощайте...».
К вечеру друзья предали его тело морским волнам. На шлюпке чугунных колосников нет, к ногам привязывать нечего, и он погрузился не сразу, долго еще он чернел и покачивался на воде, словно напоминая о своем завещании.
Камень перешел к одному из оставшихся в шлюпке — к самому старшему по годам и заслугам.
...Только на пятнадцатые сутки моряки услышали над собой гул мотора и увидели наш «МБР». Вскоре подошел вызванный летчиком катер, моряков доставили на берег, в госпиталь.
Когда их переодевали, сестра, принимая одежду, спросила, нет ли у кого особо ценных вещей — часов или денег, чтобы передать на хранение, под квитанцию. Самый старший протянул осколок гранита.
— Вот... передайте... Это севастопольский.
Сестра удивилась, но спорить не стала, и моряк получил квитанцию, в которой было написано: «Камень, серый, вес 270 г.».
Через три недели моряк вышел из госпиталя. Ему предложили поехать в отпуск, домой. Он ответил просьбой немедленно послать его на фронт, в морскую пехоту, на самый горячий и боевой участок. Просил настойчиво, неотступно и скоро уехал на фронт.
Он был снайпер. Счет его ежедневно пополнялся тремя, пятью, а иногда и семью убитыми немцами. Севастопольский камень был всегда с ним. Говорят, что, когда моряк, увидев гитлеровца, наводил свою снайперскую винтовку, камень начинал разогреваться и жечь его сердце; говорят, что тельняшка моряка даже подпалилась, пожелтела в том месте, где лежал на его груди камень. Моряк не знал страха, не знал устали, не знал промахов; каждое утро, еще затемно, уходил он в засаду и возвращался ночью. Он был молчалив, он просто показывал товарищам пустые гильзы. И они понимали: четыре гильзы — значит, четыре немца, шесть гильз — значит, шесть немцев. Гильзы эти он складывал в сундучок и по ним вел свой снайперский счет.
Два месяца служил он в той же части и приполз однажды из своей засады с немецкой пулей в груди. Когда он умер, друзья подсчитали гильзы в его сундучке; их было триста одиннадцать. Эти гильзы особой посылкой были отправлены матери погибшего снайпера вместе со скорбным письмом.
А севастопольский камень перешел к моряку-разведчику, тихому, веселому пареньку, который ходил к немцам в тыл за «языками» так же легко и просто, как в собственный свой огород. Паренек этот даже ухитрился познакомиться в немецком тылу с одной нашей девушкой и, вы; полняя свои боевые задания, не упуская случая повидаться с нею. Командир части был немало смущен и растерян, когда однажды лучший его разведчик вернулся из немецкого тыла... с женой!.. Жену отправили куда-то в Сибирь, к родителям разведчика, ему дали, понятное
дело, хороший нагоняй, но вскоре он искупил свою вину, притащив из разведки немецкого штабного майора.
А когда отправился разведчик, получив ранение, в госпиталь, камень перешел от него к одному связисту-моряку. Форменка связиста украсилась вскоре боевым орденом за то, что сумел он под страшным артиллерийским огнем на глазах у немцев найти обрыв провода и восстановить связь с нашими батареями.
Рассказывают, что потом был севастопольский камень у артиллеристов, был у пулеметчиков, причем считался принадлежащим всему расчету; попал наконец летчику-черноморцу.
В воздушном бою летчик огнем сбил три «юнкерса», а четвертый «юнкерс» из-за отсутствия патронов таранил и, сажая потом свою изуродованную машину, малость побился. Кому передал он камень перед отъездом в госпиталь, неизвестно; одни говорят, что камень опять попал к снайперу, другие уверяют, что камень нынче на подводной лодке, третьи клянутся, что видели камень у морских летчиков— они будто бы решили не выпускать его из своих рук и доставить в Севастополь по воздуху первым же самолётом... У кого бы он ни был, этот камень, у подводников, у артиллеристов или у летчиков, мы можем не беспокоиться за него: он в крепких, надежных руках!..
А если вы захотите посмотреть этот камень — поезжайте после войны в Севастополь. На Корабельной стороне вы легко разыщете боцмана Прохора Матвеевича Васюкова, его все знают. Старик проводит вас на набережную, и там, неподалеку от памятника «Погибшим кораблям», вы увидите камень,— он будет лежать на своем месте, крепко впаянный на цемент. И старый боцман не позабудет напомнить вам, что камень положен на свое место рукой моряка.
Прикоснитесь к нему щекой, попробуйте — может быть, он все еще горячий?..
Позволю себе данную тему самую малость разбавить прозой (худ.).
Платов Л.Д. "Бухта Потаённая".
...Да, мемуарист иногда позволял себе лирические отступления. Наверное, прочли абзац, где написано о крымских яблоках?
Как там у него, позвольте-ка книгу:
"Мой приятель, тоже подводник, писал мне, что в Севастополе его научили новому способу пить вино. Нужно взять большое
яблоко, разрезать пополам и выдолбить сердцевину. Получатся как бы две чаши, в которые и наливают вино. Оно приобретает
особый, двойной аромат!"
Вот вам! Один подводный подонок в августе сорок второго смакует вино на руинах Севастополя, а другой в это же время
бешено завидует ему и глотает слюнки в "ледяном аду" Карского моря...
Платов Л.Д. "Когти тигра".
...Мальчик в свитке и соломенной шляпе стоит неподвижно на ступенях Графской лестницы - глаз не сводит с моря.
Так вот оно, стало быть, какое, это море!..
...За колоннами виден бронзовый Нахимов. Он стоит на площади спиной к приезжему. Поза говорит сама за себя. Прославленный
флотоводец даёт понять, что до приезжего ему нет никакого дела.
Еще более неприветливо ведут себя львы, которые лениво разлеглись по обеим сторонам лестницы. С подчёркнутым равнодушием
они воротят от гайворонца свои надменные каменные морды.
А ведь он просился даже не на самый большой корабль, крейсер или линкор, согласен был на любой, пусть маленький, пусть катер,
лишь бы тот был военный...
...Покинуть море, корабли?
Невозможно!
Особенно сейчас, после того как он их увидел!..
...Он вёл его долго, мимо домов и заборов, очень крутыми спусками и подъёмами. Выглядело так, словно бы морской город Севастополь
построен на огромных окаменевших волнах.
И это тоже понравилось Григорию...
...Потом они ехали на трамвае куда-то через поля и виноградники. Конечной остановкой была Кадыковка - окраина Балаклавы... _________________ С уважением, Александр.
Вы не можете начинать темы Вы не можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете голосовать в опросах